начал за здравие, кончил - за стёб

[NIC]Murmur[/NIC][AVA]http://s7.uploads.ru/ICrlb.jpg[/AVA]

Тихий стук носков, эхом отдающийся по залитому неровным светом коридору, на раз-два, с длительной паузой между, восполняемой лишь позвякиванием ключей в широком кармане.
Это дежурный санитар по имени Джон шныряет туда-сюда по гулкой и пустой кишке коридора. Обычно дежурные сами стараются не задерживать обход, чтобы подольше подремать в комнате отдыха, но сегодня всё немного иначе. Шёпот просыпается от того, что его камера вкрадчиво шелестит. Будто клетка, в которой он заперт, сейчас сворачивается в трубочку, и её стены сдвигаются к нему с большой скоростью. Его и без того изолированный мир ёжится, становясь таким маленьким, что его можно было спрятать в кулаке. Так он реагирует на чужие голоса, которые ещё далеко, но постепенно приближаются к его укрытию. Он пленник спичечного коробка, и врачи, как и дети, то и дело норовят его встряхнуть. Послушать, как бешено стрекочет рвущееся из груди сердце Мурмура.
Доктор Амар эвакуировался в сны под наркотиками, как в бункер. Он закрывал глаза, чтобы в очередной раз оказаться в четырёх голых стенах, которые смыкались над головой крышкой гроба.  Единственное, что есть в этой комнате - это закрытое окошко кассы. Шёпоту идёт к нему, а шаги по плитке, которой выстлан пол, гулкие, неправдоподобно громкие, рвущие нависшую тишину. Вот он поднимает руку, желая постучать, как вдруг створка лязгает, словно с той стороны отмыкают множество цепей, открываясь сама по себе. За ней ничего нет, кроме голоса, сухого - как пересохшая трава:
- Ещё один?! Ты спать хочешь или как? В очередь стой иди, что вылупился?! У нас сны - по расписанию.
И Шёпот отрывал ненавистный талон и шёл стоять в полном одиночестве, но даже и мысли не имел возражать. Это была его единственная возможность выспаться, да и боялся Амур ссоры с голосом, который, кажется, знал про него всё и даже больше.
Шаги помедлили за дверью – голоса, перешептывание:
- ... Хотя иногда я ей разрешаю выпить бокальчик вина. Иногда выпить и это не вредно, но уж точно ничего полезного нет! Слушай, слегка не в тему, но что с этим новым парнем, которого привезли в Аркхэм неделю назад? Наговорили таких ужасов, а чёт пока не сбылось.
- Ты о том душевнобольном из Стальных Шпилей? Пал жертвой слухов. Тюрьма там - решётка и два камня. - В этот момент доселе неподвижный Шёпот вдруг подаёт признаки жизни, скидывает с себя одеяло и жадно прислушивается. - Ни лекарств, ничего. Отощал как мумия, хоть в музей сдавай. Этим придуркам даже в голову не пришло хотя бы попытаться распороть швы на губах. Не сочувствую психопатам с тех пор, как работаю здесь, но самим напридумывать небылиц на пациента, а затем шугаться его - верх идиотизма.
- То есть, он...
- Пара занятий с доктором Стрэйнджем, правильно подобранный курс лечения - и он как огурчик. Как овощ, в смысле. Сидит в камере и пускает слюни, а когда не пускает слюни - спит сном младенца. Подаёт пример остальным.
Это все неправда, злая неправда.
Он не спит, он всё слышит. Он лежит, вжавшись в железные прутья кровати и гладит греющих его своими тушками овец, простых и понятных животных, забывая всю эту внешнюю дикую белиберду и дивясь шелковистости их шерсти, будто бы она из сахарной ваты.
Он послушно пьёт все таблетки, которые даёт ему доктор. Нет, его прекрасное стадо парнокопытных облачков никак не связано с этими отвратительными таблетками, от которых у него болит голова, и веки наливаются свинцом. Была бы воля - он бы вытряс их всех в унитаз или, чтобы не тратить государственные средства, накормил бы ими своего лечащего врача.
Но он не может, потому что без таблеток он похож на человека, которого подвергли тяжёлой пытке, да так и оставили висеть на дыбе. У Мурмура как пергамент сухая, пожелтевшая кожа, у него впавшие щёки и настолько острые скулы, что кажется, будто об них можно порезаться. У него горящие, ввалившиеся глаза, и бедные овцы, принимая его за волка, снова превращаются в призраков, оставляя после себя лишь тонкий и экзотичный аромат смерти. Овцы - единственные животные, которые будучи живыми, уже пахнут забитым мясом. Именно поэтому суеверные люди и возвели их в символ в смерти, каждый раз умирающий под жертвенным клинком, чтобы стать предвестником плодородия, когда горячая кровь окропит землю. Вновь.
Шёпот по-прежнему неподвижно лежит на койке. Его веки почти закрыты, и сам он, кажется, уже одной ногой в царстве Морфея, рвано, рефлекторно сжимая простынь в кулаках. От двери отошли, отчетливо слышны были удаляющиеся шаги. Теперь проходившие мимо санитары - не более чем плод его воображения, и они больше не потревожат его покой.

- Я вот что ещё хотел спросить, Рик.
Амар вскакивает рывком. Барабанной дробью по спине дрожь.
- А ты слышал, что он женщину убил? Кровищщи там было - жуууть! Весь потолок в ней, стены, всё! Тут уж сглупил, так сглупил парень. Жаль, но ничего не вернёшь.
Я слышал, как вы ушли.
- Верно сказано. Ничего не вернёшь, Джон. Я бы хорошо подумал, прежде чем бить женщину! Как это некрасиво! Она пришла к нему за помощью, со слезами на глазах! А что сделал он? Вырвал ей язык, да так, что половина зубов повылетала.
Кто вы?
- Жаль, что ничего не вернёшь. Как думаешь, он жалеет о том, что сделал? Она так кричала так, будто её скинули в пропасть без парашюта.
Голоса санитаров изменились. Он больше не слышит в них знакомых ноток, только издевательскую щекотку лезвием по его нервам.
- А что было потом, Джон?
Ему нельзя этого знать. Ему нужно заставить замолчать этих людей, которые раздирают на куски его сознание, будто грифоны мёртвое тело. Шёпот слезает с  койки на холодный пол и сдирает с подушки наволочку.
В ней его самая заветная заначка - таблетки. От разорванной подушки в камере творится настоящая зимняя пурга, но желанного, спасительного пузырька, который бы хоть ненадолго принёс ему облегчение, нигде нет.
- Беее.
Шёпот поднимает глаза вверх, прекращая слепо шарить руками по холодной поверхности пола.
Над ним стоит овца. Причём шерсть из неё выпадает клоками, а мясо болтается уродливыми шмотьями, волочащимися до самой земли. Верхний позвонок, который соединял шею с черепом был перебит, поэтому Кристиан даже не сомневался - стоит этой твари хоть шевельнуться, и она сразу же рассыпется перед ним в груду костей.
- Бееее? - с жалостью к себе выдаёт овца, в упор уставившись на него парой пустых глазниц.
Амару дурно от одной только мысли, что это полуразложившееся нечто он гладил. Амар думает, что руки после этого он обязательно вымоет в отбеливателе, дополнив это крутым кипятком.
Кто с тобой сотворил это, овечка? Это тот, кто украл мои таблетки, да?
Чёрт его подери. Он готов вырвать себе язык во второй раз, после того как это сорвалось с его… После того, как это пришло ему в голову. Почему он разговаривает с животным как с ребёнком? Давно доказано, что меньшие друзья человека гораздо умнее, чем его наследники.
Но чем дольше молчит его галлюцинация, тем чаще и громче пощёлкивает что-то в голове Михаэля. Словно что-то копается фомкой в тех цепях, которыми наркотики стянули все его эмоции в одно слово - равнодушие.
Этот грёбанный ублюдок получит своё.
- Этот грёбанный ублюдок - ты. - гиеной хихикает за стеной Джон. Этот смех становится последней каплей, раскалённой каплей, от которой истаивают все цепи разом, и монстр, сдерживаемый ими, окончательно и с душераздирающим треском ломает контроль. - Хочешь я открою тебе камеру? Хочешь впустить меня к себе? Ты выбрал потрясающую одиночную камеру, чтобы спрятаться от нас, Амар, Амаа-а-а-р, слышишь, как она кричит?
С головы, как с перекипевшей кастрюли, слетает крышка. Его руки словно опеленало бинтами, как мумию, потому что он не чувствует боли, когда снова и снова кидается на дверь бешеным зверем, а она отбрасывает его назад. Звуки, которые он слышит, похожи на раздавленные виноградины - он не понимает языка, на котором говорит с ним окружающий его мир, но они нанизываются в его голове малиновыми бусинками, и их синхронный звон выводит только одно слово перед воспалёнными глазами:
Кровь.

Отредактировано Peter Merkel Jr (2015-11-18 19:02:49)

[NIC]Murmur[/NIC][AVA]http://s7.uploads.ru/unT0S.jpg[/AVA]
Его сокамерники развлекали себя, выдвигая разные версии. Одна из них - доктор Майкл Кристиан Амар тронулся крышей от одиночества, постоянного нытья своих пациентов. Он замкнулся, отгородился от мира с той лёгкостью, с какой обрезают телефонный провод - и после этого в облицованном деревом кабинете всегда была тишина. Люди смешно открывали рот, шевелили губами, будто умирающий от жажды человек, который ловит губами тонкую бегучую струйку воды, и Шёпот догадывался, что это от того, что он больше не даёт им пить себя до дна, вместе со всеми эмоциями.
Первое время он радовался, затем тишина эта плавно перешла в затишье. Она стала похожа на какую-то "неваляшку": то захлопывая за собой дверь и облегчённо вздыхая, оказавшись "по ту сторону баррикад", Мурмур проходил в комнату и не слышал ничего, кроме звука собственных шагов...
То за спиной у него раздавался резкий, насмешливый голос:
- Привет, дяденька, вы мой мяч не видели?
Несколько раз Амар останавливался и оборачивался. Никого. Только пустынная лестничная площадка.
Потом перестал спасать даже бдительный дверной глазок. Раздавался неритмичный стук в дверь - очередной пациент - а за дверью - ни души.
Непонятный звук, похожий на стук пальцами или ногтями по дереву. Гулкие удары в дверь, от которых она едва не трещала. Они каждый раз меняли свою манеру стучать, а он притворялся, что не слышит ничего вокруг. Он думал, что это всё люди: они хотели, чтобы их услышали. Он не собирался идти на поводу у этих террористов, хотя в заложниках уже была большая часть его спокойной, нудно текущей жизни. Шёпот собирался игнорировать до тех, пока они не перестанут преследовать его или хотя бы не научатся вовремя закрывать рот.
Когда сотрудники из Стальных Пиков приходили осматривать место, в котором Амар жил все эти годы, то это зрелище напугало их сильнее, чем непосредственное задержание преступника. А зрелище это было ещё то. Побитый Флэшем, пребывающий в состоянии отбивной, Шёпот кусался, он отбивался, извивался, колотил и рычал от ярости. Его изворотливость не имела бы такой большой цены, если бы не одно "но": санитары уже устали держать его за торс над землёй и заламывать по очереди руки, а Мурмур продолжал отбиваться с той же силой и истеричной обречённостью, что и часом раньше. Ещё через десять минут буквально каждому стало понятно, что расслабленное, под наркотой откинувшееся тело шизофреника - это фантазия, с которой придётся расстаться в кратчайшие сроки.
Особенно громко он орал. Тогда у Шёпота ещё был язык, и поток бессвязной речи лился на всех, кому не посчастливилось заткнуть уши по долгу службы:
- УНЫЛЫЕ РОЖИ, ВЫ ПОДОЖГЛИ БАРАБАНЩИКА, И ОН ЗАМЁРЗ! Tertium nоn datur! Antifebrinum, Carbonis, Decoctum! Что дальше? Я должен вспомнить, я должен, я обещал вспомнить матери, какого цвета у неё глаза, когда она забудет, а вы ей не напомните! Вы знаете, где живёт моя мать? Сознайтесь! Дайте ей муравьеда, это обычно успокаивает эту резиновую женщину, мою мать.

Когда они были в его квартире, то первое что бросилось в глаза - это труп. Его выдавал характерный запах, а сама женщина была спрятана в шкафу, за одеждой.
- Сколько она там пролежала?
- Я думаю, что месяца три или четыре....
Три или четыре месяца. Опрошенные соседи подтвердили, что Амар в этот срок изредка, но показывался на глаза, тенью выскальзывая за дверь своей квартиры. Был ли странный запах? Да, уже тогда был. Шёпот, на все замечания, а порой и откровенные жалобы, лишь сухо молвил:
- Простите. Простите, я разберусь, да-да. Муж обижает? Четверо детей, а вы родили ещё и пятого? Нечем платить за сеанс, но вы за меня помолитесь? Прекрасно. Простите ещё раз, что отвлёк вас.
Он жил с трупом всё это время. Он выполнял всё те же рутинные действия: заваривал себе кофе, читал утреннюю газету и шёл работать с бумагами до самого вечера. Проверять, приглашал ли он к себе ещё пациентов, не стал никто. Амар был опасен, опасен как и любой больной человек, который думает, что убив человека, он изгонит его из своего ума.
Папка с его делом уже была аккуратно подшита. Осталось лишь прописать лечение.

Ложь.
Он почти вскрыл дверь, орудуя черенком от ложки, который утаил в куске мыла. Он специально расплавил его для таких целей, а затем сушил обратно.
Щель на свободу он расширил ногтями, от чего стремительно опухли пальцы, показалась кровь. Шёпот чувствовал боль, как и любой другой человек, он чувствовал свои бессильные руки, которые ему уже никогда не будут повиноваться. Пора бы уже остановиться, сделать передышку, - ныл организм, но противиться тому, что составляло секрет почти волшебной выживаемости Мурмура - не мог.
А состав этого секрета был прост: он никогда не останавливался. Чувство усталости пронзит мышцы, как только он отпустит руки, а если он отпустит свои руки, то навстречу ему протянутся двести других, не дав упасть. Всё начиналось со стука в дверь, а потом людей стало настолько много, что ему приходилось идти на кухню по головам. Казалось, что по головам, потому что квартира была по прежнему пуста, только голоса бродили по ней, вежливо интересуясь друг у друга:
- Я нормальный. Спроси меня: "Почему?"
Блять, нет.
- Потому что я быстрее тебя.
Забавный казус. Было время, и по Стальным Пикам пронеслась агитация о пользе реабилитации, а Мурмура пытались научить языку жестов. Чтобы он хотя бы для вида перед комиссией мог попросить еды или вещи первой необходимости. А во-вторых, многие врачи, бравшиеся за лечение шизофреника, видели его проблему в том, что он специально огибал возможность обратиться прямо и предпочитал брать желаемое сам - как и любой другой психопат. К этой терапии они относились скептически, считая, что если Шёпот бы по-настоящему нуждался в чём-то, он бы вылез из шкуры, но нашёл способ достучаться до окружающих.
Это было правдой. Отчасти. Шёпот не хотел говорить, но он оказался способным учеником и положенные ему три недели просидел, не пытаясь дорваться до горла своего учителя. Он выучил, он запомнил, он показал, что может общаться на руках, как самый отъявленный болтун с языком до плечей.
На секунду даже померещилось, что между Амаром и людьми протянулась тонкая нить, и если не нагружать её долгими беседами, то он может слышать и что самое главное - понимать. Это значило бы, что они вылечили самый страшный его недуг: полную непредсказуемость.
Мужчина оказался настолько гениален, что он за одну ночь перевёл на язык жестов весь тюремный жаргон. Утром, беспрерывно меняясь в цвете лица, в кабинет директора влетело сразу несколько впечатлительных особ. Шёпот лениво, с кривой улыбкой, какую только позволяли ему стянувшие губы нитки, на пальцах показывал кому, куда и в какой позе следует идти.
Поэтому, когда дверь наконец-то открылась настолько, чтобы его тонкое тело могло выскользнуть в коридор, Амар уже готов приветливо встретить приближающемуся к нему аборигена этих мест. Шаги за его спиной — это шаги не санитара или охранника, это ровная звериная поступь, какой ходит только волк. Вот кто съел его овцу, вот почему в его камере оказался её изуродованный призрак.
Он оборачивается, на ходу делая пальцами слова.
Ты. - тычок костлявым указательным в чужую фигуру.
Идёшь. - перебирает пальцами по воздуху, изображая волну.
Нахуй.

Отредактировано Peter Merkel Jr (2015-11-05 14:46:09)

[NIC]Murmur[/NIC][AVA]http://s7.uploads.ru/unT0S.jpg[/AVA]У времени нет пульса. Время мертво, и ему некуда торопиться, в отличие от следователей Централ-Сити, которые сразу же, по горячим следам, выехали на место преступления.

Мир Амара менялся со стремительностью прорванной плотины, которую он соорудил, чтобы внешний мир держал свою грязь и наглые накаты подальше от его внутреннего спокойствия. Но поток перехлестнул возводимые преграды совсем не извне – изнутри. Скрипучие как тысячи ножей голоса остались при Шёпоте, а вот люди ему больше не отзывались. Прохожие превратились в тени, такие невесомые и такие незаметные, такие молчаливые, словно рыбы.

Мир Амара менялся также быстро, как и резус-фактор его крови – то есть мгновенно. Полиция высказывала свои предположения, но лишь сильнее затягивала мёртвую петлю, и неизвестно, может быть рано или поздно, но превратила бы дело об вырезанных языках в висельника. Майкла подставило то, что в состоянии аффекта он не пытался скрыть содеянного, запутать следы или спрятать улики. Личность преступника собирали по частям: по обрывкам одежды и клочьям волос, до самого последнего момента не догадываясь, что виноват во всём один единственный человек.

Шёпот продолжал ненавидеть людей даже тогда, когда они расстались со своими голосами. Он не сомневался, что это была намеренная жертва, чтобы окончательно свести его с ума. Днём он встречал девушку, скромную и сдержанную на вид, а ночью она являлась к нему в кошмарах. Он встречал её в тёмных лабиринтах своего сна, и лицо её дышало лукавым сладострастием.

Если вы хотите разгромить шизофреника, вам лучше молчать. Тогда он разгромит сам себя; сам найдёт в себе намерения совершить преступление, сам разберётся с этим, осудит себя, но раскаявшись, отдастся самосуду и растерзанию, затем вынесет себе приговор, исполнит его, да ещё и проконтролирует исполнение. Пока он проверяет пульс у своего трупа, вы уходите в тень. За занавес, потому что миры подобного больного - это сцена.
Сделав на неё хоть один шаг, вы уже будете втянуты в чьё-то больное воображение.

Виктор делает шаг, Шёпот делает два – вбок. Он сверлит глазами выпуклый, похожий на таран живот, поднимает глаза выше. Шёпот – по-своему счастливый человек, потому что он не видит самой очевидной опасности ни в рослой фигуре, ни крупном телосложении. Ему одинаково всё равно в присутствии пятилетней девочки с шариком и перекачанного громилы, потому что эти люди не помечены приметами, вызывающими у него раздражение. Пока они соблюдают тишину, Амар может даже пройти мимо, не замечая ничего. Ничего, кроме коридора, уходящего в бесконечность, - прямого как стрела, тающего в мягком сиянии стен.

Но тут Зсасз открывает рот. Это было похоже на пластырь, сдираемый рывком с открытой раны. Голос воткнулся в уши острее иглы, осаждая слух болью, и первым порывом Шёпота было зажать их ладонями, но он не смог пошевелиться. Словно кто-то чудовищно-страшный сжал в тисках его голову и собирался давить, пока пока не треснет череп и кровь не хлынет из ушей. Шёпота лихорадило, взорвавшийся и подаривший ему пару энергичных минут уставший мозг начинала застилать белая пелена. И сквозь эту пелену он вдруг заметил, что Зсасз едва уловимо шевельнул пальцами рук.

От удара в грудь Майкл уворачивается. С шагом левой ногой вперед он ныряет головой под руку Виктора, пропуская смертельный выпад, кувырком уходя чуть в сторону и оказываясь уже за спиной исполина. Заливаемое потом лицо Шёпота было страдальчески искажёно под налётом безумия, ужаса, злобы и решимости.
- Мфф. - он кузнечиком прыгнул нa ненaвистную спину, ногтями впиваясь в чужую плоть, оставляя на плечах алые полумесяцы. Лишённый швов на губах, он мог наконец, как осатаневший пёс, клацнуть зубами и сомкнуть их на коже Виктора, прокусывая её насквозь, запуская острые, как шила, зубы в мясо почти до самой кости.
Отвратительная стена. Вырви, вырви её, вырви вечер, вырви ему ухо!

Отредактировано Peter Merkel Jr (2015-11-06 11:13:34)

Трудности распаляют желания.
[NIC]Murmur[/NIC][AVA]http://s7.uploads.ru/unT0S.jpg[/AVA]
Раньше Амар жил свободно и неприкаянно и мог бы жить дальше, умеренно и благополучно, если бы не стены.
У него в стенах водились волки. Он думал так, потому что сам слышал в ночи дважды свистящий, стенающий, сиплый вой, будто Харон прогонял через его квартиру полчища душ в мутные воды Стикса. Цель сломать стены отняла у него практически всю свободу. Мурмур пробовал даже топор, но ничего не помогало. Естественно было забыть о них, вернуться к свободе. И соседи орали, звонили, долбили в дверь;  он, жёлтый и обросший, лишь смотрел на них в глазок, не открывая. Для него эти люди перестали что-либо значить, они мешали ему добиться цели, и Шёпот только рычал… 

Иногда,  прилетали к нему разные мысли о бушующем море, как ласточки после долгой непогоды; о путешествии в разные места земли, о душевной свободе и неприкаянности. Но Шёпот резко откидывал их, запихивал в дальний угол и угрожал... Он не сумел бы ничего добиться, если бы отступал всякий раз, натыкаясь на стену.

Мурмур собирается перешагнуть Виктора, словно неодушевлённый предмет. Мурмур вжимается в Виктора изо всех сил, словно пытаясь вплавится в чужое тело. Наклоняет голову к чужому плечу, чтобы спасти её от раскалывающего удара,
Все внутренности сжались от дикой боли. 
- Кх...м..у...
Хриплое дыхание, неправдоподобно тонкое тело выгибается дугой, позвоночником принимая на себя сокрушительный удар. Перед глазами взмахнули пламенеющими крыльями бабочки. А в какой момент он вдруг ощутил кровавое наводнение в груди - трудно вспомнить.
Шёпот снова почувствовал, как кровь поднимается вверх, из сердца в горло, захлёстывая, затопляя рот. Он нахлебался и вот-вот закашляется, выблёвывая литры собственной крови. Мысль о том, что надо покинуть это зловещее место, пыталась пробиться сквозь оболочку безразличия и усталости.  Шёпот не впал в забытье, это было бы слишком просто для него. Боль , накатывающая на него волной, от низа живота, до самой груди, словно электрический ток ударяла в голову, отчего сознание проваливалось в чёрную бездну. А затем вновь из неё выныривало, цепляясь за жизнь, заставлял терпеть боль и действовать.
Амар закричал, когда мужчина попытался оторвать его от себя. Он думал, что закричал, но голоса, которых становилось всё больше и больше, чей шёпот раскалывал голову, в зародыше задушили всякую мысль. Голова опустела. Опустела или разбилась. Они боялись его мыслей, потому что мысли были толчком, толчки превращались в позыв, а позыв у Мурмура был один. Всякая новая волна мысли леденила ... рвать себе язык.
Виктор будто хренова доменная печь, его рука - бьющая Шёпота - паяльник. Шизофреник пытается закрываться руками так, чтобы не осталось ни единой щелочки для кулака, а иногда он и уворачивается. Дёргаются его ноги, колотят пятками по воздуху.
- Убе... - и кровавые брызги наискосок, как будто зубы раскусили перезрелый помидор. Изо рта стекает что-то красное и вязкое. Воздух налит красным, будто смешивается с кровью вода. Шёпот знает, что им необходимо. Кррррасный и немного синего. Вода. С минуты на минуту должен был полить дождь.
Шёпот смачно плюёт в лицо Виктора кровью, на что получает ещё один – прямой в нос – болезненный, отшибающий мозги удар, ломающий хрящи. Ответ не заставил себя ждать.  Шёпот с силой бьёт в чужой пах, выкручиваясь штопором в держащих его лапах, до треска ткани.

Он падает, перекатывается и хватается за лицо. Пузырь крови, размером с футбольный мяч лопнул, разлетевшись на десятки маленьких пузырьков, забрызгавших лицо и глаза. Ему нельзя останавливаться.
Амар вполусогнутую бросился по коридору, не разбирая дороги, натыкаясь на стены и крутясь во все стороны.
Он ничего не понимает, он почти в ужасе от того, что его родные Стальные Пики изменились до неузнаваемости. 
Он не ломится во все двери подряд без разбору. Он ищет определённую, ту, в которая разделяет крошечные промежутки его воспоминаний. Шёпоту срочно надо домой, закрыться на замок и в тишине потушить все лампы.

Отредактировано Peter Merkel Jr (2015-11-13 01:14:44)