Немного страдательного на тему одиночества.
Сколько она шла, Сатана не помнила - может быть, час, может быть, уже все три, а может быть, целую вечность. Время пропало, растворилось, как будто его не существовало вовсе. Высокие каблуки сапог тонули в свежем снегу, и вместо привычного звука цокающих набоек под ногами девушки поскрипывало, мягко и даже убаюкивающе. Скрип-скрип, скрип-скрип, - тут рыжая перепрыгивает через застывшую лужу, поэтому звука нет, - и снова скрип-скрип, скрип-скрип... Почти как обволакивающий, ласковый стук поезда, что вечно куда-то спешит, унося людей за тысячи миль от их проблем.
Нью-Йорк, огромный сияющий мегаполис, похожий с высоты птичьего полета на море, залитое неоновым огнем, пах едва уловимым ароматом Рождества. В витринах магазинов призывно золотились свечами и гирляндами украшенные елки, с рекламных щитов улыбались хорошенькие юные модели в шапках, отороченных белым мехом, в костелах пели хоры и звучала торжественная музыка главной в году мессы. Потерянная, одинокая и совершенно забитая Хеллстром шла по этому праздничному городу, закутавшись в темное тяжелое пальто и низко опустив голову. Если бы она могла, демон бы завидовала сейчас всем эти людям, которые куда-то спешили, паковали подарки, смеялись друг с другом, договаривались о встречах, ловили такси - не умея колдовать, не зная великих истин и божественных откровений, дозволенных к познанию лишь высшим силам, они были просто счастливы. Настолько незамысловато и в то же время искренне, что идущая по авеню сама не зная куда королева чувствовала себя сегодня абсолютно пустым местом.
Не то, чтобы ей не с кем было встретить Рождество; дело было совсем в другом. Возжелай суккуб - и она бы сидела вчера на каком-нибудь торжественном приеме рядом с дорого одетым мужчиной из правительства или из криминальной верхушки, украсив рыжие волосы диадемой из бриллиантов, сегодня танцевала в элитном ресторане, а ночь провела бы в чьей-нибудь постели. Все это было несложно сделать.
Сатане же хотелось другого. Стоя у фонарного столба и делая вид, что пытается кому-то дозвониться, девушка наблюдала за тем, как молодая семейная пара укладывает бумажные пакеты в багажник подержанного "форда", и понимала, что с ней такого никогда не случится. Никто не будет поправлять ей шапку, спорить по поводу купленного соуса для индейки или выбирать с ней подарки любимой тетушке. И проблема, как остро осознавала сейчас демон, была вовсе не в отсутствии тетушки, а в ней самой, в том, во что она превратилась, сделав свой выбор много лет назад, и жалеть теперь было уже просто не о чем. Существу, что в совершенстве умеет играть лишь в похоть и страсть, по определению не положены проявления любви, и те люди, что могли дать чувство настоящего тепла, в котором древние животные инстинкты идут совсем не на первом месте, пусть даже не видя и не зная всей подноготной, чувствовали, что здесь нечего искать.
Хеллстром проводила взглядом уехавшую машину, аккуратно подцепила крышку телефона, сняла с него аккумулятор и выкинула его в урну, сам же мобильник отправился в соседнюю. Звонить ей все равно было некому, а так пропадала даже иллюзия, что она может кого-то ждать. Кого, черт возьми: Стефана или Дженнифер, у которых есть своя собственная жизнь, лежащая далеко за пределами магических сфер и старых мифов, порой рождающих чудовищ? Или, может быть, Топаза? Так у нее и вовсе семья. Сунув руки в карманы, Тана побежала дальше, легкая, почти бесшумная и совершенно незаметная во всей этой суматохе. Сегодня людям была не важна внешняя красота, и демон это понимала.
И отчего-то это было особенно больно, как будто что-то из души вырвали, вырезали заживо, и выкинули кровоточащим в ослепительный снег. И вроде бы не болит ничего, потому что нечему уже болеть, а только ноет огромная черная дыра, расположившаяся под сердцем.
По дороге, путаясь в улицах и номерах, она все же нашла старую церковь, в которой когда-то давно служил отец Херон, но, конечно же, девушку там никто не знал и не помнил, и она, бесшумно посидев на службе с полчаса, ушла через боковой вход, совершенно искренне не желая своим присутствием осквернять радость этой ночи верующим. Они не были виноваты в том, что у одного глупого демона никак не получается найти собственное место в жизни. Если посмотреть правде в глаза, то в этом не был виноват никто, кроме нее самой. У могилы преподобного отца на прилегающем к костелу погосте она просидела долго, молчаливой и спокойной статуей с замершим взглядом, но ушла и оттуда, оставив на надгробии несколько темных, до того бордовых, что они казались черными, роз; дань вечной памяти, от которой никогда не избавиться. Пожалуй, впервые за последние годы Сатане было настолько одиноко.
Зайдя в какой-то магазинчик, радостно светивший в темноту сужающихся улиц приоткрытой дверью, рыжая купила бутылку какого-то алкоголя. Зачем - она и сама не знала, спирт почти не действовал на суккуба, но было в этом что-то такое, вроде попытки тоже присоединиться к празднику, пусть и очень неловко, и девушка решила, что пусть будет. На крайний случай - вручит виски какому-нибудь бродяге.
И она сидела теперь в сквере, на старых холодных качелях, медленно покачиваясь туда-сюда и слушая, как скрипят ржавые петли. Запрокинув голову назад, Хеллстром закрыла глаза и ловила на бледное остроскулое лицо снежинки, касавшиеся ее кожи огромными мягкими хлопьями и мгновенно превращавшиеся в капли воды. Ресницы, губы, длинные волосы, что выбились из-под объемного глубокого капюшона - все было мокрым, а демон все слушала этот металлический голос, медленно отталкиваясь ногой от земли, и ни о чем не думала. Темнота, что была вокруг, нарушаемая лишь тусклым уличным фонарем в нескольких метрах от нее, затопила девушку, и не было в мире, кажется, ничего, кроме пустоты.
"Скр, скр, скр," - приговаривали качели.
.jpg)
_002.jpg)
